О том, что не проговорено: сексуальное насилие в Приднестровье

«Если бы у меня была возможность загадать желание, я бы хотела покончить с изнасилованиями». 

Фумзиле Мламбо-Нгкука, директор «ООН-женщины»

Благодаря движениям #MeToo, #TimesUp, #Niunamenos, #NotOneMore, #BalanceTonPorc, #яНеБоюсьСказать и многим другим общество услышало женщин, пострадавших от сексуального насилия. Тем не менее, эти преступления продолжают совершать. Зачастую безнаказанно. В ООН считают, что это, в том числе, связано «с распространением гендерных стереотипов и с ограниченной трактовкой изнасилования в национальных законодательствах».

Для приднестровского общества эта тема одна из самых непонятных, стереотипизированных и закрытых. В то время как в мире движения в поддержку жертв сексуального насилия отгремели вот уже как несколько лет, в Приднестровье даже исследовать эту проблему затруднительно. 

Согласно официальным данным, каждый год в Приднестровье регистрируется не более нескольких десятков случаев изнасилований и попыток его совершить. Но как обстоят дела на самом деле? 

О том, что такое сексуальное насилие, как работают законы в разных странах, каковы масштабы проблемы в мире и Приднестровье, и от чего закон ПМР не в состоянии защитить, читайте в материале.

Все фото/видео, использованные в материале, позаимствованы с разрешения автора со страницы проекта The Places of Violence, который рассказывает анонимные истории женщин, переживших партнёрское насилие: «Используя документальную и архивную фотографию, работая с аудио-интервью и мини-инсталляциями, автор привлекает внимание общественности к данной проблематике и заставляет задуматься о последствиях насилия в семье».

Что означает словосочетание «сексуальное насилие»? 

Всплеск общественного негодования, связанный с кампанией против сексуального насилия #MeeTo и ее причинами, привел к формированию в обществе двух больших лагерей: тех, для кого сексуальные домогательства являются недопустимым актом насилия, и тех, для кого это не так. 

После обвинения Харви Вайнштейна в изнасилованиях, миллионы мужчин и женщин по всему миру использовали хэштег #MeToo для осуждения домогательств и сексуального насилия в целом, но возникали и локальные символы. Во Франции, где отношение к насилию можно назвать одним из самых нелояльных, стартовал свой аналог — кампания #BalanceTonPorc («Расскажи про свинью»). Но на сторону ее активистов и активисток встали далеко не все. Так, 100 француженок, в числе которых и актриса Катрин Денев, выразили мнение, что движение зашло слишком далеко и что мужчины имеют право приставать к женщинам: «Изнасилование — это преступление, но попытки соблазнить, пусть даже навязчивые или неуклюжие, преступлением не являются. И если мужчины ведут себя как джентльмены, то это никак нельзя считать проявлением шовинизма по отношению к женщинам».

В России, в том же 2017 году, Фонд «Общественное мнение» провел опрос, который показал, что 81% респондентов считают, что обвиняемых в сексуальных домогательствах следует привлекать к суду. Из них 57% считают, что за это должна предусматриваться уголовная ответственность. Казалось бы, российское общество понимает всю тяжесть подобного деяния, если бы не одно «но»: 50% мужчин и 46% женщин указывают, что вина за сексуальные домогательства лежит не только на агрессоре, но и на жертве — «сама виновата» (в Молдове так считают 40% жителей).

«Стереотип «сама виновата» приводит к всплеску и выражению агрессии у жертвы на саму себя. Это и самонаказание, и жертвенная позиция, и некий отказ от себя. Насилие начинает восприниматься как норма, и чтобы справиться с этими чувствами (яростью, ненавистью, страхом), жертва направляет их на себя. Формируются проблемы со сном, страх нового, ожидание от всех опасности, стремление меньше с кем-либо общаться из-за страха, что узнают, и ты снова испытаешь стыд, который приведет к всплеску аутоагрессии. Это влияет на отношения с противоположным полом, обостряет желание себе навредить и усиливает стремление к самоубийству», — указывает Екатерина Суслова, тираспольский когнитивно-поведенческий психолог, пережившая сексуальное насилие.

Проведенный Левада-центром в августе 2019 опрос показал, что только 36% респондентов относят принуждение к аборту к примерам (домашнего) насилия, и лишь половина считает таковым «сексуальный акт против воли партнера/супруга». Это может свидетельствовать о непонимании четкой границы, критерия, на основании которого можно четко понять, что вот «это» — насилие, а вот «это» — нет.

Эта граница хорошо просматривается на примере флирта и харрасмента (сексуальное домогательство). Она заключается в том, что флирт предполагает согласие всех сторон на вторжение в личные границы, а харрасмент — нет. Он всегда происходит без согласия одной из сторон (жертва) и содержит грубую или навязчивую форму поведения другой стороны (агрессор):

«Когда кого-то сексуально домогаются, человек настойчив, груб, нарушает границы, говорит неуместные вещи, расценивает чёткое «нет», как «да» и становится еще более напористым, считая, что объект желания даже не подозревает насколько сильно он хочет с ним сексуальных отношений — это прямое домогательство и форма сексуального насилия.

В тоже время флирт — это разновидность ухаживания, указывающая на некую возможность или ожидание сексуальных отношений. Флиртуя, люди играют, понимают «нет», как «нет», показывают интерес. Даже при сильном желании участник флирта легко отступает, если становится понятно, что другой не заинтересован в продолжении.

Важное отличие, наверное, в том, что при флирте ты чувствуешь себя в безопасности, а при сексуальном домогательстве, когда условный «флирт» переходит грань и один из партнеров слишком настойчив, другой начинает чувствовать неприязнь, страх и отвращение», — объясняет Екатерина.

В совокупности это приводит к существенным трудностям в предоставлении квалифицированной и необходимой помощи жертвам: стереотип «сама виновата» склоняет к замкнутости, а непонимание границы между «насилием» и «здоровым выражением чувств» формирует терпимое и оправдательное отношение к насилию, снижает уровень эмоциональной, эмпатийной поддержки жертвы и степень осуждающего поведения по отношению к агрессору, потому что «он/она не домогался/лась, просто он/она так проявляет симпатию — это комплимент!».

Всемирная организация здравоохранения, в отличии от общественного мнения, более однозначна в определении и трактует сексуальное насилие как «любой сексуальный акт или попытку его совершить; нежелательные сексуальные замечания или заигрывания; любые действия против сексуальности человека с использованием принуждения, совершаемые любым человеком независимо от его взаимоотношений с жертвой, в любом месте, включая дом и работу, но не ограничиваясь ими». 

А согласно «Российской энциклопедии социальной работы» сексуальное насилие — это «любое принудительное действие сексуального характера или использование сексуальности другого человека».

Глобально сексуальное насилие можно поделить на два основных вида: изнасилование или попытка изнасилования и все остальные действия сексуального характера с человеком, который не дает на них согласия, не в состоянии отказать насильнику или оказать ему сопротивление.

Если говорить более детально, то согласно ВОЗ к сексуальному насилию, помимо изнасилования/попытки изнасилования вне зависимости от социальной близости людей, также относятся «нежелательные сексуальные заигрывания или домогательства, включая требование секса в обмен на какие-то блага», «навязанный брак или сожительство», «запрет применять контрацептивы или другие меры для защиты от болезней, передаваемых половым путем», «принуждение к аборту» и «насильственные акты против сексуальной целостности женщин, включая увечье половых органов или обязательную проверку девственности».

А уже упомянутая «Российская энциклопедия социальной работы» также относит к нему «подглядывание или фотографирование человека в интимной ситуации без его согласия», «эксгибиционизм, принудительную демонстрацию человеку порнографии» и сталкинг (преследование), который рассматривается как «форма домогательства и запугивания».

Но хоть эти формулировки способствуют просвещению и расширению границ понятия «сексуальное насилие» в представлении отдельных людей, помогают в составлении экспертных отчетов и проведении социологических исследований, на жизнь подавляющего большинства граждан они практически не имеют влияния, в отличии от законодательно закрепленных нормам, по которым живет общество.

Что о сексуальном насилии говорят международные нормы и как реализуются национальные законы?

Сексуальное насилие в узком смысле (изнасилование/попытка) запрещено в соответствии с Декларацией прав человека (равно как и Европейской конвенцией по правам человека, признанной действующей на территории ПМР), в первую очередь, посредством запрета пыток и жестокого, бесчеловечного и унизительного обращения. Так, и Европейский суд по правам человека (ЕСПЧ), и Межамериканская комиссия по правам человека в своей работе признавали случаи изнасилования лиц, содержащихся под стражей, приравненными к пытке, а обыск мужчины-заключенного с его раздеванием в присутствии женщины-охранницы является, в представлении ЕСПЧ, унизительным обращением.

Если возвращаться к более широкому пониманию сексуального насилия, то с 2011 года доступна для подписания Стамбульская конвенция (официальное название: «Конвенция Совета Европы о предотвращении и борьбе с насилием в отношении женщин и домашним насилием»), которую ратифицировало уже 34 страны, включая ту же Францию. В ноябре 2011 года ее подписала и наша соседка — Украина, а в феврале 2017 года и Молдова, но никто из них так и не ратифицировал ее. 

Россия Конвенцию не подписывала, тем не менее, «…несмотря на отсутствие в настоящее время специального закона и тот факт, что Россия пока не подписала Конвенцию Совета Европы о предотвращении и борьбе с насилием в отношении женщин и домашним насилием, наиболее прогрессивные положения международного права так или иначе находят отражение в законопроектах, разрабатываемых аппаратом уполномоченного по правам человека РФ», — сказала Любовь Филипп, начальник Управления защиты прав человека в уголовном судопроизводстве на конференции «Предупреждение домашнего насилия: опыт Совета Европы и национальная судебная практика», которая прошла в Посольстве Франции в Москве в октябре 2019 года (хотя в свете декриминализации побоев в семье эти слова вызывают сомнения).

Статья 40 Конвенции гласит: «Стороны принимают необходимые законодательные или иные меры для обеспечения того, чтобы любая форма нежелательного вербального, невербального или физического поведения сексуального характера с целью или последствиями нанесения ущерба достоинству человека, в частности, путем создания угрожающих, враждебных, унижающих достоинство, оскорбительных и агрессивных условий, подвергалась уголовным или иным юридическим санкциям».

Ратифицировавшая ее Франция 1 августа 2018 года приняла закон против сексуальных домогательств (и это при том, что с насилием в семье, одной из основных сфер сексуальных притеснений, она борется уже более 30 лет). Несмотря на множество недостатков и критику со стороны активистов, часть, которая касалась вопроса сексуальных домогательств, была оценена относительно положительно. Его статья 621(1)1 определяет сексуальные домогательства как «факт повторяющихся по отношению к физическому лицу высказываний или действий, имеющих сексуальный подтекст и оказывающих влияние на чувство собственного достоинства данного физического лица по причине их уничижительной или оскорбительной природы или создания пугающих, враждебных или причиняющих неудобства условий для данного физического лица». 

В ответ на опасения того, что закон «убьет культуру “французской любви”», Марлен Шьяппа, государственный секретарь по вопросам гендерного равенства, заверила, что правительство не стремится искоренить флирт, а «законы французской республики запрещают оскорблять, запугивать, угрожать и преследовать женщин в общественных местах». Не более. 

В радиопередаче Vrai-Faux журналистка Жеральдин Вусснер обсудила работу подобных законов, принятых в других европейских странах. Например в Португалии подобный закон действует с 2015 года, но на момент эфира, 1 марта 2018, ни одного обвинительного приговора не было зарегистрировано. В течение года в Финляндии был наложен 31 штраф из 550 случаев, а в Бельгии — только 3 с момента принятия закона (2014). 

По словам бельгийских полицейских, на которые ссылаются в радиопередаче, закон трудно применить: никогда не бывает поимки на месте преступления — люди сдерживаются. А к моменту прибытия патрульных виновные либо уезжают, либо отрицают содеянное. Сложно найти свидетелей или квалифицировать нарушение. Такая же ситуация и за пределами Европы: в Аргентине и Перу даже не ведется статистика, поскольку закон так плохо соблюдается. 

Отчасти это мнение подтверждают и данные Организации экономического сотрудничества и развития, согласно которым на 2019 год законодательство ни одной из стран мира полностью не защищает женщин от домашнего или сексуального насилия. В некоторых государствах домашнее насилие вообще не является преступлением (например, Экваториальная Гвинея, Россия).

Но несмотря на то, что эффективность закона, мягко говоря, вызывает вопросы, есть причина для его принятия: «… жертвы говорят, что это важно: они чувствуют себя признанными, более сильными», — отмечают в радиопередаче.

Каковы вообще масштабы проблемы и стоит ли ее обсуждать?

На сайте Управления верховного комиссара по правам человека ООН указано, что «по оценкам, каждая третья женщина сталкивалась с сексуальным насилием на протяжении своей жизни, и две из трех женщин становятся жертвами физического и/или сексуального насилия со стороны партнера, с которым состоят в интимной связи». 

Собрав статистику по 56 странам исследователи пришли к выводу, что в целом 7.2% женщин в возрасте от 15 лет и старше сообщали о сексуальном насилии со стороны человека, не являвшегося партнером, как минимум один раз в жизни. Эти данные схожи с информацией ВОЗ, согласно которой таких женщин 7%, и это при том, что бòльшая часть физического и/или сексуального насилия приходится на насилие со стороны интимного партнера.

Руководитель приведенного выше исследования Наима Абрахамс указывает: «Показатель 7.2% — достаточно серьезная проблема, и любой стране следует обеспокоиться опытом, который переживают ее жительницы».

При этом Литва, Украина и Азербайджан демонстрируют более низкий уровень числа сексуальных посягательств (6.9%), чем страны в центре (10.7%) и на западе Европы (11.5%). Такие различия могут объясняться разным уровнем откровенности респонденток — есть общества, где жертвы сексуального насилия подвергаются стигматизации и с большей вероятностью склонны скрывать свой горький опыт.

В то же время исследование проведенное Европейским агентством по фундаментальным правам, в котором приняли участие 42 тыс. женщин, показало, что «каждая десятая женщина испытала ту или иную форму сексуального насилия с 15-летнего возраста, каждая двадцатая женщина была изнасилована». 

По данным Национального бюро статистики Молдовы, каждая пятая женщина в РМ хоть раз подвергалась сексуальному насилию (более чем в половине случаев насильником был муж или партнер). Эта статистика подтверждается и данными ООН по Молдове, согласно которым, 19% женщин подвергались сексуальному насилию со стороны партнера. 

Несмотря на это, по информации женского правозащитного центра La Strada, в 2018 году в Молдове официально зарегистрировали всего 259 случаев сексуального насилия. В то же время Sputnik.md со ссылкой на Генеральную прокуратуру Молдовы сообщает о 611 преступлениях на сексуальной почве, указывая, что каждый пятый осужденный — насильник. 

«Как правило, такие случаи происходят с людьми, которые хорошо знакомы друг с другом: либо в семье, либо в кругу друзей или сожителей», — пишет Sputnik.md со ссылкой на прокуратуру.

Важно отметить, что по разным оценкам до сведения правоохранительных органов доводится от 8.4% до 35% случаев, поэтому реальное количество сексуальных преступлений в Молдове за 2018 год может варьироваться от 700 до 7000, а то и более. 

А как обстоят дела в Приднестровье?

В еженедельных отчетах о криминогенной обстановке сайта МВД ПМР за 2019 год сообщалось всего о 21 случае изнасилования и 2 попытках, в тоже время в пресс-службе МВД рассказали о 15 случаях изнасилования и 2 попытках за тот же период. За 2018 год было совершено 17 таких преступлений, согласно статистическому ежегоднику Минэкономразвития ПМР, а за 2017 — 15, сообщил Руслан Мова (18, согласно тому же ежегоднику). Такой низкий уровень зарегистрированных изнасилований и попыток его совершения в целом типичен для Приднестровья: 11 изнасилований и покушений в 2016, 15 в 2015, 13 в 2014, 27 в 2012, 26 в 2011, 28 в 2010, 33 в 2009 и 36 в 2008 (источник за 2008-2012).

В пресс-службе МВД ПМР так прокомментировали ситуацию: «Причинами низкой регистрации такого вида преступлений является эффективная деятельность органов внутренних дел по профилактике преступлений и правонарушений», которая включает в себя «тесное сотрудничество органов внутренних дел со специалистами, работающими с семьей, психологами, социальными педагогами, классными руководителями, директорами и завучами школ, заведующими детскими садами, участковыми педиатрами, врачами-наркологами, врачами психоневрологами».

В противовес этому Александр Мураренко, член Коллегии адвокатов ПМР, указывает: «Так мало обращений потому, что часто женщинами движет страх и боязнь распространения сведений об изнасиловании, а также недоверие следственному органу. Цифра была бы в три раза минимум больше, если бы действительно по каждому случаю женщины обращались в органы».

С неофициально зарегистрированными случаями сексуального насилия такая же ситуация. Из 12 274 звонков, поступивших на телефон доверия по вопросам насилия в семье приднестровской общественной организации «Взаимодействие» с 2009 по 2019, 333 касались сексуального насилия — это менее 3%. Такое малое количество обращений, по мнению Елены Тимагиной, координатора SOS-случаев телефона доверия общественной организации «Взаимодействие», связано не с тем, что в Приднестровье практически отсутствует сексуальное насилие как таковое, а с тем, что жертвы не готовы сообщать об этом: «Жертвы сексуального насилия не готовы делиться пережитым, испытывают стыд, боятся общественного порицания. Психологически это сложно. Большое значение имеют стереотипы: что скажут люди?» — комментирует она статистические данные по звонкам.

Реальные масштабы проблемы сексуального насилия в Приднестровье сложно оценить и социологам: 

«В Приднестровье таких исследований [касаемо сексуального насилия — ред.] не было. Даже когда мы делали исследование по насилию в семье [2019 год — ред.], не выделяли сексуальное насилие в принципе, потому что это самый трудно понимаемый вид домашнего насилия [большинство случаев сексуального насилия происходит в отношениях — ред.] и самый трудно принимаемый, наверное, в нашем обществе. Если физическое насилие — это понятно, экономическое насилие — где-то спорно, труднодоказуемо и тоже может быть понятно, психологическое насилие — на грани мифов, штампов, но тоже более-менее понятно, то сексуальное насилие — это тематика, которая не то что табуирована, но крайне неприемлема и непонятна в обществе сейчас. Это, конечно, не значит, что таких вещей не происходит. Они, конечно, есть, но мы их не мерили просто потому, что даже если выстроить адекватную систему индикаторов, к сожалению, они не будут адекватно интерпретированы», — поясняет Александр Гончар, приднестровский социолог, руководитель программы социологических и маркетинговых исследований Центра «Резонанс», автор исследования о феномене домашнем насилии в Приднестровье. «[Так что] собрать какую-то адекватную статистику по Приднестровью в плане сексуального насилия на сегодняшний день нереально», — добавляет он.

Но были попытки: «Мы пытались делать измерение в прошлом исследовании, которое делали в 2011 году. Получили что-то около 6-7% женщин, находящихся в браке или сожительстве, но не могу сказать, что это реальность или что-то хотя бы близкое к реальности по нашей оценке, как специалистов, занимающихся проблематикой домашнего насилия. Это минимальный порог», — указывает Александр Гончар.

Несмотря на полное отсутствие реалистичной информации по этому вопросу, масштабы проблемы в Приднестровье можно попробовать приблизительно подсчитать, опираясь на известные данные.

Согласно переписи населения ПМР 2015 года, в Республике проживает почти 260 тыс. женщин. При грубом подсчете, исходя из усредненных данных по ЕС, где к вопросам защиты женщин от сексуальных посягательств отводится куда больше внимания, чем в ПМР, 13 тыс. жительниц Приднестровья могут быть жертвами изнасилования, а 26 тыс. — той или иной формы сексуального насилия. 

Если обращаться к более близким для нашего региона цифрам, то около 18 тыс. из жительниц могут являться жертвами сексуального насилия в семье (приблизительные показатели, озвученными Александром Гончаром и охарактеризованные им как «минимальный порог»). 

А если использовать статистику Национального бюро статистики Молдовы и данные ООН по РМ, то в Приднестровье может быть около 50 тыс. жертв.

Но все может быть еще печальнее:

«В 2011 году опрос на сайте вакансий HeadHunter показал, что 59% людей сталкивались со случаями харассмента, среди женщин — 70%. Но аудитория этого сайта намного более продвинутая, чем общество в целом, — его посещают активные пользователи интернета, образованные россияне. Когда ФОМ в 2017 году опрашивал население по стандартной выборке, 24% сказали, что случаи сексуальных домогательств в нашей стране бывают «часто», а 36% — «бывают редко». Разброс в оценках объясняется влиянием на результат опросного инструмента. Можно спросить в лоб — «были ли случаи харассмента?» — и получить от большинства в ответ «нет», а можно спросить про отдельные формы харассмента — результат получится другим. Опросы о распространенности харассмента и отношении к нему дают совершенно разные цифры в зависимости от контекста и формулировки вопросов. Это говорит о том, что понимание термина у людей размыто», — рассказала Ленте.ру Ольга Мирясова, научный сотрудник Федерального научно-исследовательского Социологического Центра РАН, которая провела исследование «Насилие в сфере труда».

И если перекладывать эту статистику на Приднестровье, то выйдет невероятное число — 150-180 тыс. женщин, которые хотя бы раз в жизни сталкивались с сексуальными домогательствами (важно уточнить, что аудитория HeadHunter «намного более продвинутая, чем общество в целом», то есть имеет более четкое представление о границах и широте значения термина «сексуальное насилие»).

«Если применить методику HeadHunter’а здесь [в Приднестровье — ред.], грубо говоря, то мы этих цифр и близко не получим [жертв сексуального насилия будет значительно меньше]. Если у агрессора и жертвы нет четкого понимания и осознания критериев сексуального домогательства на рабочем месте, то это безусловно широчайшее поле для того, чтоб оценивать ситуацию в плюс, потому что если мы привыкли жить в этой культурной парадигме, это не значит, что так хорошо и так нужно, это значит, что мы не можем идентифицировать это адекватно, а уже это означает, что количество таких случаев может быть очень велико», — говорит Александр Гончар.

А что в ПМР с законом?

Уголовный кодекс определяет значение термина «изнасилование» — «половое сношение с применением насилия или с угрозой его применения к потерпевшей или к другим лицам, либо с использованием беспомощного состояния потерпевшей» (п.1 ст. 128), но более широкой трактовки сексуального насилия не содержит. 

«Да, определений нет, — соглашается Александр Мураренко, — но есть определения в словаре. Комментария к УК ПМР тоже нет, и это способствует широкому толкованию норм следственным органом и судами. У следователя и у судьи появляется «простор для творчества», который не всегда работает во благо задач уголовного кодекса. Иногда можно сослаться на российский комментарий в жалобах в Верховный суд ПМР, в судах первой инстанции на них внимания практически не обращают. ВС же, расписывая Определение, нередко берет за основу российский комментарий, но никогда не ссылается прямо на него. К сожалению, бывали случаи, когда ссылки на российский комментарий игнорируются судами первой, кассационной и надзорной инстанции (не говоря уже о следствии). За более чем 10 летний опыт работы я так и не увидел логики касательно применения российского комментария к УК ни у следствия, ни у судов».

Да, по сути, использование комментариев может повысить единообразие правоприменительной практики и ограничить «простор для творчества» судей. Но «полноценно это становится возможным только тогда, когда эти комментарии находят свое закрепление в постановлениях Верховного суда ПМР, потому что приговор судья мотивирует своим пониманием, трактовкой и усмотрением, а в случае закрепления комментариев в постановлениях ВС, эти самые комментарии начинают нести обязательный для судей характер», — говорит Степан Поповский, приднестровский правозащитник и юрист, активно взаимодействующий с Европейским судом по Правам человека.

Кроме этого УК ПМР содержит статьи, предусматривающие наказание за «Мужеложство, лесбиянство или иные действия сексуального характера с применением насилия или с угрозой его применения к потерпевшему (потерпевшей) или к другим лицам либо с использованием беспомощного состояния потерпевшего (потерпевшей)» (п. 1 ст. 129), а также «Понуждение лица к половому сношению, мужеложству, лесбиянству или совершению иных действий сексуального характера путем шантажа, угрозы уничтожением, повреждением или изъятием имущества либо с использованием материальной или иной зависимости потерпевшего (потерпевшей)» (ч. 1 ст. 130). 

Гипотетически, именно 130 статья может выполнять функцию защиты от сексуальных домогательств, считает Александр Гончар. Но в наличии правоприменительной практики по ней он сомневается. Как и Мураренко: «В целом правоприменительной практики нет. У нас в ПМР не прецедентное право. В одном случае ты виноват, при идентичном — нет. Все это из-за отсутствия научного комментария (ВС читает российский и просто переписывает абзацы оттуда в каждом отдельном постановлении при кассации или надзоре). Вывод: каждый случай сугубо индивидуален. Наличие статьи в кодексе еще не означает, что она будет работать. В моей практике никогда не было данной [130 УК ПМР — ред.] статьи», — говорит он.

Поэтому о внятной защите от некоторых форм сексуального посягательства говорить еще сложнее. Что если вы, например, стали жертвой сталкинга? Сможет ли законодательство ПМР защитить гражданина в такой ситуации?

Один из сотрудников приднестровской милиции, пожелавший остаться неизвестным, так ответил на эти вопросы: «С учётом того, что сталкинг — это вид домогательства в виде преследования, розыска или слежения за жертвой, то и речи о статье УК идти не должно. В диспозиции статьи прямо указано, что действия виновного лица должны применяться именно физически, а слежка, это не физическое насилие. В этом плане я думаю, в законодательстве ПМР имеется пробел и было бы неплохо выйти с законодательной инициативой о внесении изменения в уголовный закон. Ответ на вопрос — привлечь его нереально, нет достаточных данных и оснований подозревать лицо в совершении указанных преступлений».

Что в итоге?

А в итог получается, что, судя по всему, термин «сексуальное насилие» приднестровским обществом не просто искаженно воспринимается, а непонятен настолько, что о широкой дискуссии на эту тему стоит только мечтать.

Конечно, непонимание этой проблемы и отсутствие общественной дискуссии оказывает существенное влияние и на степень защищенности со стороны закона — депутатский мандат, как и судейская мантия, вряд ли настолько сильно меняет форму мышления, что человек, став частью законодательного или судебного органа власти, лишается приобретенных стереотипов, четко понимая границы определенных понятий.

Порожденная непониманием юридическая безнаказанность, в свою очередь, развязывает руки насильникам, а попустительское отношение общества к ним и обвинение самих жертв в случившемся (из-за того же непонимания что есть «сексуальное насилие») только подкрепляет столь агрессивный тип поведения и способствует замалчиванию проблемы. Потому что видя такое отношение говорить не хочется. Хочется поскорее все забыть и убедить себя в том, что ничего и не было. Что это просто дурной сон, не имеющий отношения к жизни.

Но, в конце концов, результатом этого молчания станет только сохранение непонимания и стереотипного восприятия такого феномена как «сексуальное насилие», который так и будет оставаться непонятым и неосознанным в головах людей. Потому что то, что не проговорено, не допущено до осознания (Жак Лакан).

Материал подготовлен в рамках мини-проекта «Скажи жизни Да!», реализуемого инициативной группой «Суслова&Казарина», при финансовой поддержке организации People in Need и программы TRANSITION Министерства иностранных дел Чешской республики.

Автор: Кузьмин Николай

*Материал предоставлен сторонним автором.

Позиция автора может не совпадать с позицией ИПЦ «Априори».

Орфография публикуемых материалов сохраняется.